Валентин Иванович и Валентин Фомич пережили немецкую оккупацию
На днях гостями редакции были уроженцы станицы Красноармейской Валентин Иванович Потапенко и специально приехавший «на поговорить» из Абинского района Валентин Фомич Сидоренко. Несмотря на почтенный возраст — обоим близко к 90 — их памяти можно позавидовать.
В доме батюшки
Валентин Фомич Сидоренко родился в станице Переясловской Брюховецкого района. Но так как родители переехали в Красноармейскую, когда он был еще совсем грудничком, в сознании закрепилось – малая родина здесь.
Переезд был связан с назначением Фомы Марковича Сидоренко директором школы №5. Она стояла на улице Красной (сегодня это район ветеринарной клиники), соседствуя с церковью и домом священника. На момент переезда храм был разобран в пользу еще одной школы (в районе кинотеатра имени Ковтюха). Нового директора школы и его жену Галину Платоновну, также преподавателя, уважили, отдав им под жилье дом батюшки.
Самые ранние воспоминания детства у Валентина Фомича как раз связаны с этим домом. Просторная кухня, печь с лежаком, где он с братом Степаном грелся, прибежав с мороза.
Печь у батюшки была длинная, оборудованная горелками, духовкой и вмонтированным в кирпичную кладку чаном. Когда заходили холода, в нем крестили маленьких детей. Бывало, что шестилетний Валя забирался внутрь котла, а старший брат Степан надвигал тяжелую крышку, инсценируя пропажу члена семьи. «Бабунь! Вальку не видели?..» На то время самые старшие Сидоренко, дедушка с бабушкой, жили в семье сына.
Выход на улицу Красную
Памятны отцовы строгости. В преддверии какого-либо праздника все прибирались в доме и во дворике. Вале, как самому маленькому, давалось задание собирать куриные перышки. В хозяйстве директора школы было девять курочек и петушок, которых выпускали попастись на спорыше.
Тезки Валентин Сидоренко и Валентин Потапенко вспоминают: рядом с «поповским» домом была большая округлая въямина. Вокруг нее бегали, в нее прыгали, залегали, играя в войнушку. Это был «след» церкви. Вот только Сидоренко утверждает, что ее разобрали до основания, а Потапенко настаивает, что фундамент все еще оставался.
На станичные новостройки отправился и кирпич с изгороди. Храмовая территория была взятой в каменную кладку с двумя входами-выходами. Центральными воротами считались те, что «смотрели» на улицу Красную.
Основанием им служили чугунные колонны. Эти столбы с петлями, будто ушами, еще долго стояли, вызывая у заезжих людей немой вопрос: «Что бы это значило?»
Детский дом для всех
3 июля 1941 года Сталин выступил по радио с обращением к народам СССР. В доме Сидоренко репродуктор вдруг начал шипеть, посвистывать. А потом и вовсе речь секретаря ЦК ВКП(б) оборвалась. По воспоминаниям Валентина Фомича, отец раздосадовано чертыхнулся, а мать стала успокаивать: «В газете прочтешь… Напечатают…»
На это время Фома Маркович работал уже директором детского дома. Тот располагался в районе нынешней школы №4. В просторном здании была кухня, несколько больших комнат-спален и вместительный актовый зал. Однажды в дверь дома Сидоренко постучали. Девушка с красным галстуком коротко сообщила: «Мы к вам!..» За ее спиной стояли, переминаясь с ноги на ногу, пять мальчишек в пилотках с кисточкой. Фома Маркович догадался: это дети Испании.
Потом стали привозить ребят из блокадного Ленинграда. Они были испуганными, потерявшими ориентиры между вчера и сегодня. Фома Маркович внушал: «Это надо пережить! Надо!..»
Из разговоров родителей маленький Валентин понимал (а может, понял позже): отец, как мог, укреплял дух детворы. В канун нового, 1942 года, он придумал читать письма с фронта от бывших детдомовцев.
Это произвело впечатление. Дети слушали, что называется, не дыша. Только когда стрелки часов указали на полночь, Фома Маркович объявил: пора праздновать. В актовый зал внесли моченый виноград.
Фотография на память
В 1942-м «бронь» Сидоренко-старшего закончилась. Под Армавиром формировалась дивизия для отправки на Сталинградский фронт. Фома Маркович попал в учебный лагерь. Жена посчитала нужным и возможным поехать с мальчиками на свидание. Валентин Фомич вспоминает, что жили они в гостях у отца по-спартански, в землянке. Бегали с братом в окопах. Фома Маркович попросил жену сфотографироваться с сыновьями и прислать ему карточку. Услышав, что его детдом готовят к эвакуации, велел и им уезжать. Мало того, что он заметная фигура в станице как директор школы и детдома, он ведь еще депутат райсовета. А это — приговор. Ни с первым, ни со вторым заданием Галина Платоновна не справилась. Как ни старался станичный фотограф Савва Гурович организовать соответствующее настроение, жена солдата оставалась с каменным лицом. Она предчувствовала, что с мужем виделась в последний раз, что фотокарточку уже некому будет слать. Сказался и обстрел вокзала в Армавире, откуда они возвращались в Красноармейскую. Неожиданно появившиеся в небе «мессершмиты» ударили пулеметными очередями. Маленькому мальчику, на лавке по соседству, пуля разорвала ушко.
На фотографии Галина Платоновна вышла потерянной, сама на себя не похожей. Даже лисий хвост, накинутый Саввой Гуровичем ей на плечи, не помог. Не выполнили и второй наказ. На железной дороге были большие проблемы с отправкой каждого эшелона, заявку детдомовцев все откладывали. А потом погрузили в одночасье, и семья Сидоренко осталась на чемоданах. Галина Платоновна пыталась найти извозчика, уже приготовила все ценное, что могло привлечь кого-нибудь из станичников. Но увы, таковых не оказалось: в станицу входил враг.
Грозовая тишина
Известие, что в Красноармейской вот–вот окажутся немцы, старшие Сидоренко, дед с бабкой, встретили с хладнокровием и достоинством истинных христиан. Они помылись и переоделись во все чистое. Глядя на стариков, набрала воды в таз и Галина Платоновна. Она же отправила сыновей, Степана и Валентина, на ерик искупаться, вручив им обмылок.
— Мы безропотно послушались, — вспоминает Валентин Фомич. – Прибежали на речку, а там деревянный мост горит. Горит основательно, уже головешки поплыли вниз по течению. (Тогда ерик был проточным: прим. автора). Не успели залезть в воду, как видим: бортовая машина подъезжает, и в ней немецкие солдаты стоят. Масса тел движется в кузове, как холодец. Двинуться через пылающий мост водитель «Татры» не решился, и пехотинцы стали спрыгивать на землю…
Валентин Фомич и Валентин Иванович свидетельствуют: на момент, когда в станице появились оккупанты, установилась пугающая тишина. Ни кудахтанья, ни мычанья, ни собачьего лая. Видимо, животные и даже птица, почувствовали тревогу людей и затихли. Такой тишины не знала станица со дня основания.
Опасный схрон
Еще на подходе немцев Галина Платоновна собрала книги Ленина-Сталина в ящик, сюда же поместила школьное знамя и вышитый станичными рукодельницами вымпел к десятому съезду РКП(б) (1921 год). Ящик она схоронила в куче песка. Его завезли, планируя ремонт учебного заведения.
А в 1943 году в освобожденной от немцев станице Первомай встречали митингом. Его украшением стали два уцелевших в оккупацию полотнища: то, что спрятала учительница, и второе — сохраненное в партизанском отряде «Бойкий».
Нос с горбинкой
В дни оккупации самое трудное для семьи Сидоренко было ждать: придут за ними или нет. Если придут, значит, кто-то навел… Но бог миловал. Только однажды над головой Галины Платоновны нависла угроза. Она была темноволосой, да еще нос с горбинкой. И однажды на улице немец, увидев ее, стал кричать: «Юда, юда!..» Потом ухватил за рукав и поволок в комендатуру. Там оказался староста из местных, и он отвел подозрение, мол, никакая она не еврейка, а казачка.
…Скоро выяснится: эшелон, в составе которого был вагон с детдомовцами, разбомбили. Что сталось с детьми – выжили они или погибли — об этом никаких сведений не было.
Горе-атаман и другие
Валентин Фомич Сидоренко и Валентин Иванович Потапенко ссылаясь на то, что слышали от взрослых, говорят: во время оккупации много кое-чего проявилось. Так, например, один из местных был назначен немцами в атаманы. Этот прихвостень с гордым видом разъезжал верхом, пока однажды не вывалился из седла. Лошадь запнулась о мерзлый ком земли, и этого оказалось достаточно, чтобы «голова» спикировал на дорогу. То-то была потеха.
В другой раз в комендатуру явился один из высланных в тридцатые годы по фамилии Кислый и заявил, что готов расправиться с семьями красноармейцев, которых заселяли в Полтавскую в период выселения казаков. Так или нет, но говорили, будто немец показал мстительному добровольцу на дверь со словами: «Вот когда твоя будет власть, тогда и делай, что захочешь…»
Как немцы слушали «Катюшу»
Со слов гостей редакции получалось: какое-то время немцы заигрывали с населением. Надо понимать, что им хорошо было известно о расколе Кубани на два лагеря, на «белых» и «красных». О том, что в новейшей истории казачества было немало всякого разного, что могло озлобить и сделать кого-то врагами Советской власти: раскулачивание, расказачивание, почти поголовное выселение нескольких станиц. Отсюда и атаман на коне по типу английской королевы: по сути, он ничего не решал, но сам факт, что немцы вернули символ власти, должен был сыграть положительную для оккупантов роль. На площадке школы №3 (в районе нынешнего стадиона «Виктория») гансы, устраивая футбольные баталии, звали станичников «поболеть». А однажды случилось и вовсе невероятное. Из открытого окна госпиталя (СОШ №1) вдруг полетела песня про Катюшу. На подоконнике немцы установили патефон и «крутили», какие нашли, советские пластинки. Про то, что Катюша стала символом борьбы советского народа с ненавистным врагом, они, вероятно, еще не знали. Да и текст песни в исполнении Валентины Батищевой был тогда в первой, 1938 года редакции, несколько другой. Это уже потом, с 1943-го и до победного 1945-го, один из куплетов звучал так: «Пусть фриц помнит русскую Катюшу, Пусть услышит, как она поет, Из врагов вытряхивает души, А своим отвагу придает».
…Немецкая «госпитализация» двухэтажного, самого красивого станичного здания, обернулась большими имущественными потерями. По воспоминаниям Сидоренко и Потапенко новые хозяева выбросили или сожгли сотни книг, разгромили учебное оборудование. Даже стеллажи, которые, в принципе, могли бы пригодиться госпиталю, не уцелели. Вылетали в окна чучела, все эти правдоподобные лисы, белки, кряквы. До войны здесь было педучилище, считавшееся богатым в смысле оснащения учебных кабинетов.
В бассейне
Зима 1942-1943 года выдалась очень суровой. Сидоренко и Потапенко вспоминают, что даже перелетные птицы замерзали в полете и падали замертво. Все что могло гореть пошло в печь. Немцы пустили на дрова штакетник школы №5, здесь же вырубили сад. Даже чайную раскурочили (ныне административное здание Красноармейского сельпо), выдрав на топливо половые доски. Здание потеряло привлекательность. Кончилось тем, что его использовали как конюшню. Ухаживать за лошадьми истинным арийцам было не с руки и тогда из временного лагеря военнопленных (район автовокзала) пригнали двоих наших солдат – юных и тощих.
Накануне освобождения станицы эти ребята скрылись. Сказать устроили побег, будет, наверное, не совсем точно, так как красноармейцы нашли спасение фактически в тридцати метрах от «места работы» — в бассейне. Чайная, а еще раньше, видимо, чей-то дом, был крыт железом, что позволяло посредством желобов собирать воду. Такая практика накопления «мягкой» воды была распространенной в станице. Поскольку деревянные желоба немцы тоже сожгли, бассейн был пуст. Важная деталь: все бассейны выполнялись в форме бутыли, соответственно, если человек находясь внутри, прижимался к стенке, его снаружи было не видно. Не заметили и беглецов. А может быть, немцам уже было не до того.
Военнопленных случайно обнаружили станичные ребятишки. Иван Подсмитный заметил движение в бассейне, позвал и красноармейцы откликнулись. Среди тех, кто тайно им носил еду, были и наши тезки. Передачки Вали Сидоренко имели особую ценность: он «тырил» у деда табак.
Когда канонада боев стала приближаться к Красноармейской, солдаты покинули свое пристанище, переночевали у родной тети Вани Посмитного и уже утром вышли к своим.
Через какое-то время оба мимоходом побывали в станице. Хотели разыскать и поблагодарить своих спасителей. Но где там!.. Мальчишки не отличались домоседством.
Расправа над школами
Поражение шестой армии Паулюса в Сталинградской битве обескуражило и разозлило немцев, находившихся в оккупированной станице. Маски были сброшены. За станичной скотобойней людей, заподозренных в связях с партизанами, жестоко пытали, жгли паяльными лампами. Расстреливали десятками. Здесь же была замучена жена Романенко — председателя колхоза им. Дзержинского, мать четверых детей…
Из рассказа Сидоренко и Потапенко становится понятно: школы у фашистов были объектами номер один на уничтожение. Как только стало ясно, что фронт двинулся на Запад, их начали взрывать. Не сразу, не вдруг, а вот так, с интервалами, основательно приготовившись. Мальчишкой Валентину Фомичу довелось побывать в школе №3 (в районе стадиона). Даже в свои семь лет он смог оценить широкую парадную лестницу на второй этаж, а в зале – пианино, на крышке которого он увидел свое отражение.
Эта школа и взлетела первой на воздух. Потом взорвали школу №5, где директорствовал Фома Маркович Сидоренко, следом школу построенную, как уже говорилось выше, из церковного кирпича на месте нынешнего кинотеатра имени Ковтюха.
Из воспоминаний Валентина Ивановича Потапенко:
— Учащиеся этой школы Валентина Рябова и Володя Бонадысенко приходили на руины ночью, чтобы найти уцелевшие книги. Удивительное дело!.. Так они набрали целый мешок художественной литературы. Впоследствии ребята передали все что удалось отыскать в десятую школу (ныне первая).
А вот ее — десятую, где размещался госпиталь, немцы не успели взорвать. До последнего вывозили раненных, а потом и сами подрывники поняли, что время потеряно и нужно уносить ноги.
Валентин Фомич Сидоренко случайно оказался свидетелем бегства коменданта.
— Была жесточайшая распутица, — вспоминает он. – Наша жирная грязь стаскивала с ног удирающих фрицев сапоги. В колеях застревали машины, не говоря уже о мотоциклах. Глядя на это дело, комендант раздобыл где-то бричку и подался в сторону станицы Славянской.
…Здание нынешней станичной администрации немцы взрывать не стали, но подожгли. Все, деревянное выгорело дотла.
Исповедь тети Марии
Юношей Валентин Фомич Сидоренко прикоснулся к истории казачества уже не как ее свидетель, а как потомок людей претерпевших много-много бед. Однажды он составил компанию другу в поездке велосипедами в станицу Гривенскую. Там они навестили тетю Марию, родственницу товарища. Угощая ребят пирожками, она предалась воспоминаниям и рассказала, как гражданская война отняла любимого мужа. Ее Петр Никифорович был в белоказаках. Когда вопрос кто возьмет вверх, «белые» или «красные», фактически решился, он покинул Родину, оказавшись по ту сторону Черного моря. Миновал год-другой и Советская Россия стала звать беглецов обратно, обещая прощение. Петр Никифорович не очень-то верил посулам, но все-таки вернулся, правда, под чужой фамилией. И поехал не домой, а на Донбасс, где всякому работящему люду были рады. По происшествии какого-то времени, он через верного человека послал жене весточку. Мария приехала. Они, не привлекая внимания, встретились. И на этом — все. Петр Никифорович был наслышан сколько таких же как он пересажали по серьезным статьям и ехать в Гривенскую отказался. Мария не осталась на Донбассе из тех же соображений: если про их прошлое станет известно тогда обеим воли не видать. Так они и расстались.
Похоронен дважды
Памятливость — это не только мысли, это еще и действие. Каждый год на 9 мая Валентин Фомич Сидоренко сам или с семьей приезжает в станицу Еланскую и хутор Лебяженский Ростовской области, чтобы возложить венки на братских могилах этих населенных пунктов. Почему так? Потому что на гранитных плитах и одного и другого захоронения есть фамилия отца. Где на самом деле упокоился участник сталинградского сражения — сказать трудно. Видимо вышла какая-то путаница и Сидоренко-старшего записали похороненным дважды.
На каждом из венков неизменная надпись:«Фоме Марковичу Сидоренко и его боевым товарищам».
