Увлеченные. Это об уроженце станицы Старонижестеблиевской сказано: талантливый человек талантлив во всем
Олег Валентинович Зубков учился в Краснодарском художественном училище на театрального декоратора, а по жизни научился всему: лепке, резьбе по камню и дереву. Он смело может стать за деревообрабатывающий станок, сделать стол, стул да и художническую кисть может взять не для форса, а чтобы на высоком профессиональном уровне написать пейзаж, натюрморт, портрет, а то и вовсе унестись на волнах сюрреализма в дали бытия и космоса, красоты и хаоса.
Какое-то время Олег Зубков зарабатывал кусок хлеба в Краснодаре, оформляя офисы, кафе. Потом судьба подхватила и, как перышко, унесла в продуваемые холодными ветрами места под Мурманском. Здесь Олег Валентинович учил творчески мыслить и работать ребятишек в поселковом ДК, много потрудился как резчик по дереву. И так успешно, что молва о нем долетела до Мурманска, и вот уже художника стали звать поучаствовать в выставках. А там иностранцы заинтересовались и начали предлагать площадь в выставочных павильонах… Мало-помалу «мистер Зупкофф» получил известность в Норвегии, Японии, Финляндии.
Не успела брешь в железном занавесе появиться, как на Зубкова вышли предприниматели и давай подзадоривать, мол, за бугром на русских мода – все с руками отрывают. И это, разумеется , было правдой. Интерес к России уже матрешками не удовлетворялся. А Зубков как раз нащупал своего авторского конька. Он выискивал старые, моренные солнцем да соленым ветром доски, и они служили основой для глубоких по смыслу художественных сюжетов. Вот -древний скит, а ниже как бы выступающий из тьмы веков старец. Его взгляд устремлен вдаль, из жизни короткой — в жизнь вечную.
А потом «мистер Зупкофф» затосковал по Родине, той, что малой зовется. И переехал жить в Старонижестеблиевскую, на берег Ангелинского ерика.
Считается, что рисовать воду – это высший художнический пилотаж, а Олегу Валентиновичу любая водная стихия всегда давалась очень легко. Ерик на его картинах узнаваем и в золоте осени, и скованный льдом, и летящий потоком в полноводье.
Не будет большой ошибкой, если сказать, что божья искорка полетела в цель, в парнишку с буйной шевелюрой, не без участия деда Пантелея Юхимовича Чауна. В своем деле он тоже был не слабый мастер. В десятой бригаде колхоза им. Калинина Чаун работал виноделом. Тронет, бывало, внука за плечо и тихим говорком: «Гляди, Олежка, вишни невестами вырядились!..» И в самом деле! Одна, другая, третья – все три в огороде в белом цвете, в кружевах. Вот так и зажегся интерес творить.
В конце девяностых не больно-то народ к прекрасному тянулся. Первую картину, написанную по возвращении в родную станицу, Зубков продал за… канистру бензина. Пришлось упор делать на столярку, на окна, двери, наличники. Но и поработать для души находилось времечко. А если учитывать, что Зубков по своей энергетике и трудоголизму не уступает знаменитому грузину Церетели, – неудивительно, что в его закутах стали копиться вещицы, мимо которых пройти невозможно.
На деревянных спилах художник рисует сценки из жизни казаков и просто – селян. Так, например, чемпионом покупательского интереса стала бабка, торгующая семечками на стаканчик. Попадание в типаж – стопроцентное. Разделочные доски, ложки и прочая-прочая кухонная утварь – все это в красках, в сюжетах, в улыбках, в присказках.
Здесь, на Кубани, у Зубкова появился еще один авторский конек. На станке он вытачивает тарелки из дерева, расписывает, а потом создает то, что называют 3D. Из глины лепит фрагмент, который был бы центральным звеном в картинке, выжигает до состояния керамики и вклеивает. Очень здорово смотрится тарелка, на которой буйные заросли, и вдруг (о Боже! ) — выступающая голова кабана.
Недавно приехал новый русский и говорит мечтательно:
— А хорошо бы заплести змею между балясинами. Такую, знаешь, змеищу, чтобы ее хватило на два лестничных пролета…
— Да, запросто! — отвечает мастер.
На тему работы и отдыха Зубков смотрит по-толстовски: «Надоело делать одно, смени пластинку, твори что-то другое». Стряхнув стружки с колен после резьбы по дереву, Олег Валентинович берется за кисть, и вот уже на куске фанеры появляются плавные волнующие изгибы – амазонка-красавица.
«Казачьему роду — нет переводу», — говорит творец из Стеблиевки и усаживается в ногах двухметрового деда-казака, вырезанного не для продажи, а так — потехи- ради.
Я вдруг уловил сходство. Да-да, есть что-то… А когда заметил рядом с дедом-казаком пузатый кувшин и на нем надпись «выно», все стало ясно: да это же родственники, дед с внуком!
