Наверное, оскудела бы история казачьей станицы Старонижестеблиевской, не родись в одной из ее хат (17 ноября 1863 года) Григорий Митрофанович Концевич. Это же касается и всей Кубани, ведь Концевич оказался из тех, о ком говорят: «Если человек талантлив, он талантлив во всем». Композитор и оранжеровщик, хормейстер и педагог, собиратель народных песен и регент Кубанского казачьего хора. Все это — Григорий Митрофанович Концевич.
Нетрудно подсчитать, что 17 ноября ему исполняется 150 лет.
Поэт и песенник
У моей бабушки Лизы образование ограничилось одним классом, да и то, по ее выражению, «было неправильным». Она больше коров пасла, чем в школу ходила. Но между тем, девчушка схватывала все на лету, образовывалась в народной среде и, представьте себе, рассказывала мне, мальчишке, уйму сказок на сон грядущий, знала наизусть Пушкина. А еще она пела песни, которые собрал Концевич.
Вот так в моем «неоперенном» детстве появились два больших человека — поэт и песенник.
Потом я пошел в школу, и Концевич потихоньку выпал из памяти. На уроках мы его не проходили, о нем никто из учителей не упоминал или по незнанию, или из-за боязни. Фигура по тем советским понятиям была очень опасная и враждебная.
Но история (или Бог!) навела на правду. О Григории Митрофановиче Концевиче я еще услышу не раз. Мы все услышим!
«Рукописи не горят»
Руководитель Кубанского казачьего хора Виктор Гаврилович Захарченко говорит о старом регенте с придыханием, как о неисчерпаемой творческой личности. Однажды он поведал удивительную историю про то, как из забвения проявились дух и слава Концевича. В середине девяностых хор гастролировал по центральной России без своего руководителя. Захарченко серьезно разболелся. После концерта, прошедшего на главной сцене г. Самары, к дирижеру подошел сухонький, седой как лунь старичок и, деликатно прокашлявшись, спросил худрука. Огорчившись, что Виктора Гавриловича нет, незнакомец вручил дирижеру сверток с пожеланиями передать «самому».
В нём (свёртке) обнаружилась рукопись. Бегло пробежав по листам глазами, В.Г.Захарченко вздрогнул: «Бог мой!..» Он знал руку Концевича, его безупречный каллиграфический почерк, чтобы буковка к буковке.
Вспоминая это событие, Захарченко говорит: «Когда я с трепетом взял в руки переданную книгу, то это оказалась большого формата на плотной бумаге рукопись Г.М.Концевича. Я глазам своим не поверил. Чудо, да и только. Читаю: «Песни кубанских казаков. Собирал учитель пения при Кубанском войсковом певческом хоре и собиратель Кубанских казачьих песен Г.М.Концевич. В период – от 15 до 17 января 1911 года».
Как потом выяснится, в рукописи были обнаружены ряд принципиальных отличий (аутентичное звучание) от тех материалов, которые выходили уже в печатных сборниках. Трогательно также и то, что первые несколько песен были записаны маэстро в станице Дядьковской, откуда Захарченко родом. Более того! Напел Концевичу эти песни казак Архип Мисько, чьих детей помогала нянчить мать Виктора Гавриловича, будучи дивчиной.
Что по этому поводу можно сказать? Только одно: Бог есть, и его дела чудесны!
Как Концевич внуков спас
В те же 90-ые журналистские дороги свели меня с внуком собирателя, Иваном Митрофановичем Концевичем. Высокий, костистый дед, расчувствовавшись от рассказов о войне, с которой он вернулся с медалью «За отвагу» и двумя боевыми орденами, вдруг ушел в воспоминания глубже, в детские годы.
Иван Митрофанович хорошо помнил день, когда в калитку их двора вошел по-городскому (выражение рассказчика) одетый, опирающийся на трость старик. Это был дедушка Гриша. Дети в нем души не чаяли. За конфеты, которые он вынимал из карманов, при этом хитро щурясь глазами, за шутки-прибаутки. Из него лилось добродушие, а дети, они ведь как лакмусовая бумажка, мигом вычисляют, кто есть кто.
Как потом выяснилось, Концевич приезжал не только для того, чтобы проведать и раздать гостинцы. Матери Ивана Митрофановича он оставил две золотые пятирублевки со словами: «Нехорошее время заходит. Припрячь на черный день».
Видимо, этот человек что-то знал или чувствовал. Пришел страшный голод 33-го. Скребли по сусекам, промышляли, чем только можно. Ваня оказался сметливым. В полях он находил «закрома» хомяков, а в них — семечки подсолнечника, тыквы, еще какие-то зерна. Но скоро и это подкрепление закончилось. Кольцо голода стало сжиматься туже.
И тогда мать открылась. Мол, так и так, бери, Ваня, дедово золото и иди в станицу Славянскую, в «Торгсин». Так называли специальные магазины, в которых можно было обменять на золото продукты. Ване повезло: обоз красноармейцев держал путь на Тимашевку, и парнишку с его ценностями – мукой, парой буханок хлеба и четырьмя фунтами растительного масла — сопроводили к самому дому. А то ведь по дороге и зарезать могли.
Так дед Григорий спас внуков. Правда, сам не уцелел. Но это уже другая история, не имеющая к голодомору никакого отношения.
Кубань – его любовь
1917 год оборвал связь времен, историческую ткань. Сшивать ее и сшивать. Многие имеют очень отдаленное представление о жизненном укладе запорожских казаков на Кубанской земле: быть бы живу, не до жиру. А между тем, помимо земли, жалованной императрицей Екатериной, запорожцы получили в дар серебряные литавры и трубы. В 1810 году протоирей Кубани Кирилл Россинский, он же — мудрый просветитель казачества, настоял, чтобы при Екатерининской церкви появилась певческая капелла. «Для благолепнейшего богослужения». Дальше – больше. В 1861 году в Кубанскую область пожаловал император Александр I. Царь так был тронут песенной культурой кубанцев, что вмешался «в организационный процесс», повелев именовать хористов — Кубанский войсковой певческий хор. В 1901 году при Войсковом музыкальном хоре кроме духового появился ещё и симфонический оркестр. В его репертуаре были произведения Глинки, Римского-Корсакова, Вагнера, Моцарта. Большим успехом пользовались произведения Чайковского: Первый фортепианный концерт и Шестая симфония.
Вклад Г.М.Концевича в культурную сокровищницу Кубани трудно переоценить. Он открывал учебные заведения для хористов, издавал школьные пособия для учителей пения, он автор сборника песен «Четыре времени года», им обработаны и подготовлены к исполнению 200 песен черноморских казаков. Неутомимый Концевич собрал песни линейных казаков Кубани, а потом еще занялся исследованием музыкального фольклора Адыгеи, записав в глухих аулах свыше 200 песен и танцевальных мелодий.
Когда я оговорился, что бабушка Лиза знала о Концевиче, это не надо понимать буквально. Конечно, девчонка из станицы Славянской не посещала Екатерининские балы или большие концерты, в которых на первых ролях был войсковой хор с руководителем «приятной, интеллигентной внешности». Это делала молва, тем более что родовая станица Старонижестеблиевская – совсем близко. И, конечно, стеблиевцы, прибыв на Славянский привоз, делились впечатлениями о своем земляке. Приезжая в родную станицу, Григорий Митрофанович вооружался балалайкой, которая всегда висела на стеночке («наготове»), и начинался праздник. Послушать веселый шум народ сбегался из соседних улиц.
Песенная культура Кубани имеет глубокие корни. Запорожцы принесли на Кубань не только свои пожитки, но и песни. Те, что пелись сечевиками у костров, после победных боев, от горя или радости, в престольные праздники и просто так, когда к этому звала душа. На Кубани это все разбавилось культурой инородцев, людей беглых, свободолюбивых, для которых песня была горячей кровью. Ну как было не родиться здесь, в раздольной и страстной среде, Григорию Концевичу!
Несмотря на то, что отец был не Бог весть кто в станичной иерархии – пономарь в церкви – сыну он смог дать очень приличное по тем временам образование.
Войдя в силу, «в возраста расцвет», Концевич рвался на части, чтобы везде поспевать, быть собирателем, руководителем, писать оранжировки и очерки. Да-да, Концевич проявил себя прекрасным очеркистом. Его рассказ о казаках, занимающихся в свободное время чумачеством (артельными поездками за солью, рыбой, мануфактурой), читается на одном дыхании.
После семнадцатого года и гражданской войны творческая жизнь на Кубани поблекла. Культурой стали руководить подотделы искусства. «Под» — он и в Африке «под». Хор распался.
Путь его возрождения был тернист. Исподволь, на полутонах, патриоты песенной культуры протаскивали в умы партийных боссов идею возрождения. Не обязательно же петь «классику», казачьи песни. Вон сколько революционных и тех, что были написаны в огненном вихре гражданской войны.
В 1936 году Г.М.Концевичу предложили стать руководителем вновь созданного Кубанского казачьего хора. Согбенный старик смахнул быстро набежавшие слезы со щек и сказал: «Рад служить Отечеству и родной Кубани».
P.S. Вскоре, в 1937 году, хор выехал в Москву, чтобы дать концерт в Большом театре. Во время зажигательной пляски у одного из казаков выскочил из ножен кинжал и – вот ведь черный случай! – полетел в сторону правительственной ложи. Был там Сталин или нет, история умалчивает, а вот то, что Концевича взяли под арест и обвинили в организации покушения на вождя, – факт. Есть сведения (документально не подтвержденные), что запуганный следователями руководитель хора повредился умом, и по большому счету допрашивать уже было некого. Но это не помешало вынести приговор и расстрелять старика.
Так закончился жизненный путь нашего выдающегося земляка, уроженца ст. Старонижестеблиевской Григория Митрофановича Концевича. Думается, церковные колокола, призывающие верующих на службу, прозвенят 17 ноября с тем торжеством и печалью, какими умеют звучать только они.
