«Голос правды» опубликовал свидетельства очевидцев о том, как тяжело и жестоко шла коллективизация в станице
Материалы об этом хранились в архиве редакции многие годы. Бывает такое в профессии, когда материал ждет своего часа. Я вспомнил о нем без повода. Как говорится, время пришло.
…В девяностые в редакцию газеты пришел высокий, благообразный, с витой тростью старик. Назвавшись Константином Аврамовичем Задорожним, он сообщил о себе так: «Сейчас я живу в Краснодаре. А родом — из Полтавской. Я живой свидетель и участник истории, которая касается станицы».
Услышанное от гостя редакции, вызвало шок. О многом из неприглядного прошлого страны пресса тогда еще умалчивала.
— После отмены крепостного права мой дед снялся с Черниговщины и подался на Кубань на заработки. Представился случай влиться в бригаду каменщиков. Кубань показалась благодатной, и вскоре они все перевезли сюда семьи. Станица Полтавская в те времена была одной из самых зажиточных. Единственно, в чем была нужда, так это в мастеровых: каменщиках, портных, шорниках, кузнецах. Таких принимали на жительство охотно и селили поближе к центру, к торговым рядам.
Мой отец принял дело деда. Как и подобает послушному отпрыску, стал отменным каменщиком. И вот он уже во главе бригады, строит добротные дома в станице, школы. Одна из них — школа номер один, возведенная в 1914 году. Это детище моего отца Аврама Романовича Задорожнего.
Как я уже говорил, жили казаки крепко. Имели большие семьи. Собственные наделы. Когда нарождался мальчик, ему были особенно рады — размер надела зависел от мужской части семьи из расчета 13 десятин на душу. Наша семья тоже была немаленькая — состояла из одиннадцати человек, а работал только отец. Но я не помню случая, чтобы нам не было что поесть. Каждый жил, как работал.
Под барабанную дробь
Пионерские организации по крупным городам России стали создаваться в 1922 году. У нас в станице Полтавской — на год позже. Создавалась пионерия непросто. Казаки, как правило, были глубоко религиозными людьми и противились богоборческим веяниям. Сначала нас, принятых в пионеры, было шестеро, потом, благодаря агитации, набралось сорок.
Первое время мы галстуков не имели, и чтобы как-то выделяться, прикрепляли к рукаву белую полоску материи, на которой красной краской был нарисован костер.
Коллективизация
Процесс перевода личных хозяйств в коллективное шел сложно. Первый колхоз назывался «Червоный прапор», что в переводе с украинского означало «Красное знамя». В колхоз вошла беднота, вдовы. Орудий труда практически не было никаких. Не хватало лошадей, плугов, борон. Вручную сеяли, веяли пшеницу.
Зажиточные казаки не хотели идти в колхоз, не поддавались никакой пропаганде. Я был в то время секретарем комсомольской ячейки. При школе мы организовывали бригады и помогали бедноте убирать урожай. Также были правой рукой товарищам «двадцатипятитысячникам» (передовым рабочим, по призыву партии помогавшим организовывать колхозы), старавшимся сломить сопротивление богатых. По ночам срывали замки, уводили скот. Уговаривали, угрожали, словом, как могли, проводили политику партии в жизнь.
А наверх летели сообщения, что коллективизация идет плановым порядком, еще чуть-чуть и самые упорные поддадутся агитации. Этим «чуть-чуть» и стала дискриминация тех, кто не хотел вести общее хозяйство. Им перестали продавать в магазинах товары. Даже товары первой необходимости: нитки, соль, керосин.
Бунт
В 1930 году случился в станице кулацкий бунт. В воскресенье к торговым рядам и магазинам стали стекаться толпы людей. Шли мужчины, женщины. Одни с цигаркой во рту, другие с кошелкой, в которой был или топор, или заточенный прут. Стали люди требовать открыть магазины и продавать товаров без различий — колхозник ты или нет. Мой старший брат Василий Задорожний был начальником милиции. Он стал призывать станичников к порядку, но толпа продолжала шуметь, выкрикивать угрозы. В двенадцать часов дня, надо думать, по сигналу, толпа бросилась на милиционеров, мужчины стали взламывать запоры магазинов. Самые агрессивные пошли в сельсовет и всех там разогнали. Потом взбунтовавшиеся станичники устремились к складам, где были основные запасы зерна. Обнаружив ворота надежно закрытыми, а замки тогда были большущие, так просто с ними не справиться — толпа поспешила к дому кладовщицы. Ее не нашли, она в этот день уехала к родственникам. Тогда кто-то предположил, что ключи, должно быть, оставлены на хранение сыну. Парня, его Митей звали, схватили, стали требовать ключи. Он уверял, что ничего не знает. Митю принялись бить. Прибежала его сестренка. Она видела, как брат, узнав о приближающейся к дому толпе, кинул связку под кровать. Чтобы спасти брата, девочка сказала, где они. Митю бросили, побежали в дом, но он, обогнав всех, завладел ключами и объявил, что живым их не отдаст. Тогда парня свалили и ударили топором по руке. Ключи забрали. Одни побежали открывать склады, другие, озлобившись на Митю, забили его до смерти. Позже вспороли парнишке живот и натолкали внутрь пшеницы.
Какая дьявольская сила подбила полтавчан на такое зверство?..
В станице прошел митинг. С балкона стансовета выступали прибывшие с Дона подстрекатели — подогревали бунтарей. Узнав, что на укрощение толпы послан конный полк НКВД, станичники предприняли тактический ход: кавалерию должны задержать женщины, а казаки, тем временем, приготовятся к вооруженному сопротивлению.
Женщины преградили путь НКВДэшникам. Я лично был этому очевидец. После призывов разойтись, полковник Зверев (даже фамилия запомнилась!) выхватил саблю и закричал: «Забыли восемнадцатый год!..» Засверкали клинки, но женщин не рубили. Их били саблями плашмя.
Отец родной
В станицу на легковых машинах приехали Каганович, Ягода, ряд руководителей Северо-Кавказского края. Стол застелили красным сукном и собрали народ на митинг. Стали разбираться, кто виноват.
К этому времени в газете «Правда» появилась статья Сталина «Головокружение от успехов», в которой он осуждал действия местных властей, говорил, что проводить коллективизацию с позиции насилия — это не наш путь.
Митинг в станице Полтавской завершился тем, что некоторых работников стансовета просто отстранили от работы, а некоторых судили. Нашли и зачинщиков беспорядков. Их отправили в места не столь отдаленные. О Сталине тогда говорили в народе: «Отец родной. Защитник наш».
Кара
Положение изменилось. В колхозы потянулись середняки, а с кулаками к тому времени было уже покончено. Все шло к тому, что колхоз заживет. Но нет. Поля зарастали бурьянами, урожай был хорош, а убирали его из рук вон плохо. Людей приходилось загонять на работу. План по хлебозаготовке не был выполнен. Участились случаи сокрытия хлеба.
В 1932 году в станицу приехал Каганович и, оценив ситуацию, отбыл в мрачном настроении. Вскоре Полтавскую оцепили войска НКВД, подогнали телячьи вагоны, и жители станицы были вывезены. В то время в Полтавской проживало около 20 тысяч человек, а осталось 300. Потом станицу стали заселять демобилизованными красноармейцами, их семьями. Возникли колхозы, названные именами Кирова, Мичурина, Кагановича…
…Жителей станицы высылали в основном в Казахстан, на Урал и в Мурманскую область. Я должен подчеркнуть: среди высланных впоследствии много оказалось настоящих героев, защитников Отечества от фашизма. Были даже Герои Советского Союза. Предателей, полицаев, насколько мне известно, среди полтавчан не нашлось.
Преданная беднота
С 1930 по 1934 годы в стране повсеместно были отменены вступительные экзамены в техникумы и вузы. Достаточно было рекомендации райкома партии или райкома комсомол, чтобы стать студентом. Решение это, как я понимаю, преследовало одну цель: подготовить преданных Советской власти специалистов из бедноты.
Я учился в горном техникуме Новочеркасска и был свидетелем этой кутерьмы. Будущими специалистами готовились стать все, кому не лень: и те, у кого было три класса образования, и те, у кого было пять да еще плюс пятеро детей. Со второго курса отличников, в том числе и меня, взяли в Днепропетровский горный институт. Наш уровень знаний был на несколько порядков выше, чем у остальных преданных товарищей.
Недолгая любовь
В 1936 году я встретил и полюбил девушку. Моей избранницей стала профессорская дочь. Все шло к тому, что мы поженимся. Но вдруг сгустились тучи над семьей профессора. Им заинтересовались в НКВД — не враг ли? Профессор попытался уйти от преследования и вместе с семьей переехал из Днепропетровска в Харьков. И уже там стал преподавать. В Харьковский институт перевели мои документы. Я в это время был на практике, и когда приехал в Харьков, узнал: профессора и его жену арестовали. А моя возлюбленная скрылась, и все старания НКВД найти беглянку не увенчались успехом. Я девушку тоже искал. Но тщетно. О ее дальнейшей судьбе мне ничего не известно.
На службе НКВД
Прошло несколько лет. В 1938 году я стал тем, кем и помыслить не мог — сотрудником НКВД. По распределению попал на строительство железной дороги «первого» БАМа, где руководство осуществлялось силами всемогущего ведомства. Все специалисты стройки автоматически становились его работниками. Чтобы описать все, что я там пережил, чему стал свидетелем, не хватит и десяти номеров газеты. Сотни тысяч рабов, сотни тысяч заключенных, подобно муравьям, копошились в тайге, тачками и грабарками возводили железнодорожную насыпь. Следом за железной дорогой тянулся забор из могильных крестов.
Однажды я вместе с другими специалистами шел в лагерь. Мела пурга. Вдруг мы услышали призывы о помощи. В яме, неподалеку от лагеря, обнаружили свалку трупов, среди которых барахтался живой человек. Мы его выволокли и неделю выхаживали, скрывая у себя в комнате. Это был художник, выпускник Академии художеств, двадцати шести лет от роду. Видя, что молодой мужчина заболел и, судя по всему, уже не жилец, его бросили вместе с мертвецами в яму. «Чем завтра возиться, лучше уж заодно…» Цинизм и жестокость некоторых наших соотечественников были невероятными.
Я возглавлял топографический отряд. Моим техническим секретарем был Кулябко, до судимости работавший в посольстве Германии. Выезжая по делам в Хабаровск, я отправлял письма своего помощника на имя Сталина, в которых он просил разобраться в его деле. Как это ни странно, но на одно из них Сталин ответил. Написал, что жалобу поручено проверить товарищу Калинину, он и доложит о результатах.
Калинин не доложил. А Кулябко перевели в зону, где находились те, кто, уже будучи в заключении, проштрафился. Условия там были жесточайшие. Я же отделался легким испугом: провели беседу, дали понять, что по ту сторону колючей проволоки оказаться несложно. В то время я был ответственным за замеры, определял объемы выполненных работ, имел в управлении какой-никакой вес. Это и спасло.
Стройка продолжалась до 1939 года пока не началась финская война.
В финскую я работал в стройотряде, который возводил военные объекты. В Великую Отечественную помотало, как лодку в шторм. Даже партизанил. В партизанском отряде оказался очень полезен, так как разбирался в картах и учил этому командиров. В 1944 году стали отзывать специалистов с фронтов. Нужно было восстанавливать разрушенное народное хозяйство. Отозвали и меня. Работал топографом в Мурманске. На пенсию ушел с должности главного инженера управления строительства и ремонта автомобильных дорог. Вернулся на родную Кубань. Живу в Краснодаре, но про родную станицу не забываю. Она красивая, щедрая. Она — многострадальная. Напишите то, что я рассказал. Я все это видел.
