Воспоминаниями своих родителей с «ГП» поделился потомок переселенцев Владимир Белозорович
Давно нет в живых тех, кому выпала горькая доля спецпереселенца, почти не осталось в тех местах и их потомков. Один из них, Владимир Белозорович, во время недавней поездки журналистов «Голоса правды» в Пермский край поделился воспоминаниями о том, что рассказывали ему отец и мать.
Ни кола, ни двора
На реке Вильве в 30-е годы были десятки спецпоселений: Порожная, Большая Порожная, Соколья Гора, Теплая Гора, Вильва, Выдерга, Щедровитый, Советский Север, Колдоватый… Пересыльным пунктом была Коростылевка. Туда-то и привезли в начале 1933 года десятки семей, высланных из Полтавской. Среди них — семья матери Владимира Белозоровича — Марфы Харченко. Двенадцатилетнюю девочку в декабре 1932-го выслали из станицы вместе со всей семьей ее отца Моисея Харченко.
По рассказам старших, вспоминает Владимир Белозорович, Коростылевки тогда еще почти не было, стояло всего несколько деревянных строений. «Врагов народа» высадили из вагонов в чистом поле, выдали по топору и по двуручной пиле на три семьи и сказали: хотите жить — валите лес и стройте жилье сами.
Выживать в непролазных сугробах при трескучих морозах было крайне тяжело. Первые месяцы ютились в землянках, выдолбить землю для которых — неимоверный труд: морозы доходили до 57 градусов. За сутки, особенно по ночам, умирали десятки человек. Сразу хоронить их было невозможно — настолько промерзала земля. Тела складывали как дрова — в поленницы, до весны, а с ее наступлением рыли общую могилу. Ни креста, ни памятника ставить не разрешалось: землю ровняли так, чтобы не оставалось и признака захоронения. И таких — безымянных — на Урале сотни и сотни…
Как рассказал Владимир Белозорович, не перенесла трудностей переселения и сестра его матери, малолетняя Полина, она умерла в Коростылевке. Одну половину семьи Харченко, в том числе Марфу, отправили в поселок Порожный, вторую — в Советский Север. Трудповинность, независимо от пола, была одна для всех — пилить лес, заготавливать дрова. Норма — не менее кубометра готовой продукции на одного человека. Нужно было вручную свалить дерево, обрубить сучки, распилить по стандарту и уложить в штабель. В случае невыполнения задания применялась система штрафов и наказаний.
О масштабах непосильного труда говорит такой факт: по реке Вильве в год сплавлялось более 100 тысяч кубометров строевого леса, не считая заготовок дров.
Остались навсегда
Своих дедушку и бабушку Харченко Владимир Белозорович не помнит совсем: родился в 1952 году, а вскоре их не стало. Бабушка числилась в категории нетрудоспособных, а дед валил лес. Бежать не пытались: слишком велик был риск. Тех, кто сбегал из спецпоселения по естественному природному возвышению среди болот и лесов (так называемой кулацкой тропе), охранники ловили и жестоко наказывали. Уйти напрямую, через леса, пытались некоторые спецпоселенцы, особенно молодые и горячие. Вырваться удавалось единицам, а большинство из них там и осталось.
Цифра
11 человек с фамилией Харченко значатся в списках выселенных из станицы Полтавской в декабре 1932 года: Моисей, Домникия, Григорий, Марфа, Полина, Иван, Михаил, Вера, Александра, Денис и Антон. Как сложились судьба каждого из них на спецпоселении — неизвестно.
Мать и отец Владимира Васильевича всю жизнь работали в лесу: он — лесорубом, она — сучкорубом. И на Урале Белозоровичи, как говорит Владимир, «осели конкретно», потому что здесь уже обжились, родились дети. Даже после смерти в 1953 году Сталина возвращаться на Кубань не решились. Пермский край стал старшему поколению второй родиной, а тем, кто здесь родился — единственной.
Святое дело
Сегодня точно никто не знает, сколько всего было в Вильве сосланных полтавчан и кубанцев. Но все, с кем нам довелось там встречаться, в один голос говорят, что много. Кубанцы селились компактно на улице Железнодорожной (была тогда еще в поселке узкоколейка к пилораме), дружно помогали друг другу, все вместе строили дома. Эта традиция пришла сюда с Кубани, но здесь уже строили не саманные или турлучные хаты, а деревянные рубленые избы. После окончания дела устраивали общий стол, выпивали по чарке, общались, пели песни.
Кубанцы очень дружили с украинцами, коих тоже здесь было немало. Это и понятно: корни кубанцев — украинские. И высланные сюда же татары тоже держались кучно, поселившись одной улицей. Между собой спецпоселенцы никогда не конфликтовали.
Изгои
В Пермском крае, как и в других местах, существовали спецпоселения разного вида. В одних селили только кулаков, в других — административно-ссыльных, в третьих — бендеровцев. Были и смешанные, где жили все категории спецпоселенцев.
Вильву власти определили местом проживания и выполнения трудовой повинности административно-ссыльных. Но после Великой Отечественной войны здесь появилось и несколько семей бывших бандеровцев. По рассказам нынешних жителей поселка, этих людей здесь не любили и относились к ним настороженно, а большинство — враждебно. Отчасти это провоцировалось еще и наглым поведением бывших пособников нацистов, считавших, что вину свою они искупили этой ссылкой. Многие вильвенцы воевали всю войну и считали бандеровцев предателями.
И не обошлось без трагедии. После какой-то очередной стычки и горячей перепалки кто-то ночью взобрался на крышу жилища бандеровца и прикрыл дымоход куском стекла. Все, кто был в доме, угорели. Виновника не нашли, видимо, милиция особо и не напрягалась. Оформили как несчастный случай.
Вильвенцы вспомнили и еще об одном случае с бандеровцем. В поселок доходили слухи, что его, уже на родине в Закарпатье, после возвращения из ссылки нашли без головы. Видимо, месть за содеянное в годы войны настигла националиста и там.
Свое, родное
По рассказам Владимира Белозоровича, среди скудного скарба, привезенного с Кубани семьей бабушки, была и икона. Многое растеряли в дороге, но святыню сберегли. Хранила ее всю жизнь и мама Владимира.
В домашнем быту полтавчане берегли многие кубанские традиции. Некоторые мужчины носили кубанки, у кого они сохранились, женщины — длинные юбки и непременно вышитые красными и черными нитками кофты, цветные платки, повязывали которые особым способом — концами назад. Обязательно все вместе отмечали Пасху и Троицу, на Рождество носили друг другу вечерю, колядовали, водили Мыланку. Власти смотрели на это снисходительно и не запрещали.
Мама Владимира Белозоровича, как и многие кубанцы, украинцы, обладала красивым и сильным голосом. Так что песня обязательно присутствовала не только в праздники, но и в повседневной жизни. Собираясь, пели: «Ты, Кубань, ты, наша родина», «Стоить гора высокая», «По-над лугом зэлэнэнькым» и другие.
Было место и веселью — не все же горевать. Шутили, смеялись, танцевали под гармошку «краковяку», «шамиля», «мэтэлыцю», «гопака», «сербиянку», «лезгинку». Позже — уже более современные — под патефонные пластинки и проигрыватель.
Полтавчане привезли на Урал не только свои песни, но и кухню. Особенно местные удивлялись кубанскому наваристому борщу и галушкам, вареникам с картошкой и творогом, вергунам — такого раньше здесь никто и не пробовал. Марфа Моисеевна готовила особенно вкусно, была очень гостеприимной и с радостью угощала гостей.
А вот кубанской балачки в тех местах сейчас уже нет, она давно ушла вместе с ее носителями — дедушками и бабушками нынешних вильвенцев. Родившиеся на Урале в послевоенное время говорят на чисто русском языке, но с местным диалектом и манерой произношения.
Чтобы выжить
Вспоминая рассказы старших, Белозорович и другие вильвенцы (внуки полтавчан Юрий Потапов, Любовь Сушко и другие), говорили о тяжелом, выматывавшем все силы, труде на лесоповале. Но семью-то кормить было надо… В каждом дворе держали много скота — коров, свиней, овец. Выручала и охота: в лесах, с разрешения властей, можно было подстрелить лося, медведя, боровую птицу — глухаря, тетерева.
Зерна взять было неоткуда. Зато выручала картошка, урожай которой получался здесь всегда хороший. Ее сажали много, предварительно раскорчевав участки леса, а выкапывали по 700-800 ведер. Свекла, капуста и чеснок тоже были со своего огорода, но другие овощи в те годы здесь вымерзали. Сейчас климат изменился, стал мягче, так что выживают и вишни, и яблони. Даже клубнику в тепличках пытаются разводить. Но в этом году, к примеру, она цвела, а плодов не дала.
Кстати
Вспоминается рассказ 88-летнего полтавчанина Филиппа Ивановича Погибы, с которым автор этих строк встречался в 1994 году. Высланный на Урал в 1932-м, он сбежал со спецпоселения и три месяца шел пешком в Полтавскую. Мерз, голодал, но домой добрался. А на пороге родной хаты его уже ждали…
Отправили обратно, добавив пять лет ссылки. Выжил, а после реабилитации вернулся в родные места, но поселился в хуторе Протичка, а в Полтавскую перебрался уже совсем в преклонном возрасте.
