Я выбрала жизнь!

Дарья Донцова – о победе над раком, потерянных зубах и пирожных за углом/
«Перед камерой зуб снова выпал. Мы прилепили его на  жвачку и продолжили съёмку. Он терялся тогда постоян­но», — рассказывает Дарья ДОНЦОВА.
«Ой, это было очень смешно». Неожиданно было услы­шать такое от Дарьи Донцовой в разговоре о раке груди, который она пережила. Но известная писательница де­тективов считает, что нытьё в борьбе с онкологией вредно и неуместно.
«Вам к онкологу»
О своей онкологии я узнала случайно. Давно ощущала дискомфорт в области груди, но осо­бого значения этому не прида­вала. Поехала отдыхать в Тунис с семьёй и подругой-хирургом. Помню, мы стояли в кабинке, переодевались, и тут приятель­ница спрашивает: «Что это?» Я со смехом отвечаю: «На старости лет вырос бюст, представляешь? Всегда был минус первый раз­мер, а тут вдруг такое богатство привалило!» Вижу, она в лице переменилась: «Надо срочно вылетать в Москву, немедленно!» Но я осталась. У меня ведь муж и ребёнок здесь. Как же уеду, я же советская женщина. Раз при­ехали отдыхать, нельзя подвести семью…
В Москве тоже к врачу не по­торопилась: думала, всего лишь мастопатия. А потом проснулась утром и увидела на подушке кровавые пятна. Надо было позво­нить той самой подруге-хирургу, чтобы она посоветовала, к какому врачу идти, но я же всех умней! Пошла в районную по­ликлинику. Показалась доктору, тот, отводя глаза, говорит: «Вам к онкологу». Поехала к врачу, к которому меня направили. Сидит дяденька лет 50. «Ой, девушка, вы из какой деревни-то прибыли?» — «Я москвичка». — «Что же вы, москвичка, на об­следование никогда не ходили? Три месяца жить вам осталось. Четвёртая стадия онкологии. Всё очень плохо, оперировать никто не возьмётся. Разве что я решусь. Но нужно заплатить столько-то анестезиологу, столько-то старшей сестре, столько стоит «химия», столько лучевая, столько, столько…» Суммы на меня падали, как камни. Таких денег у нас с мужем нет. Квар­тиру продавать?!
«Выйди замуж за моего мужа!»
Вышла из больницы, сижу на автобусной остановке и реву. Что же мне теперь делать? По­года прекрасная, солнце светит, все жить останутся, а меня не будет. Поплакала, поплакала, потом думаю: «У меня трое де­тей, две бабушки, стая собак и кошки. Бабушки — мама и све­кровь — конечно, хорошие, но характеры у них не дай бог, просто кошмар. Кто же моих старух вы­держит? Да никто, некому их от­дать. Мужу 47 лет, доктор наук, профессор, долго он вдовцом не останется, его сразу на себе кто-нибудь женит. А дети? Ну ладно мальчики, они почти взрослые. Но Машке-то 10 лет, как же она без матери? А что будет с собака­ми и кошками?» Так кисло ста­ло. Надо найти какой-то выход, думаю. Знаете, что пришло в голову? Вспомнила я всё про ту же хирурга-подружку Оксану. Не замужем, прекрасно готовит, её сын — лучший друг моей Маши. Надо, чтобы она вышла замуж за моего мужа! Села в автобус и поехала к ней. Слёзы капают, сопли льются, носовой платок промок… На меня кондуктор посмотрела, даже денег не взя­ла. Наверное, подумала: «О, де­ло плохо, тётка-то на остановке «Онкологическая больница» села».
Вошла я к подруге в квартиру и с порога заявила: «Ты долж­на выйти замуж за моего мужа». Надо отдать ей должное, Оксана моментально ответила: «Конеч­но! Только объясни причину». Я всё рассказала. Она взорвалась: «Этот врач — идиот, без анализов никаких выводов не делают, разводит больных на деньги! Мерзавец!»
И дала мне телефон Игоря Анатольевича Трошева, с ко­торым когда-то вместе рабо­тала. Ясное дело, я к нему тут же помчалась, увидела милого молодого человека, который после осмотра сказал мне: «Не могу сказать, что мы тут видим приятную картину, но будем лечиться». — «Так что, не уми­рать?» — спрашиваю. — «Все умрут, но вы — явно не сейчас». На ме­ня эти слова очень хорошо тог­да подействовали. Но я вышла из больницы и снова зарыдала. Мысли самые дурные крутились в голове… Что будет, если всё-таки умру? А потом… Только не смейтесь! Я за неделю до того, как узнала про болезнь, повесила в доме занавески. Сама выбра­ла тёмно-бордовый красивый материал, сама сшила. А дети и муж меня раскритиковали: стало очень темно в комнатах, надо поменять гардины. Я, естественно, возмутилась: «Нет, не сниму!» И несколько дней у нас в доме шёл один и тот же разговор: все мои домашние говорили: «Мама, верни нам старые шторы». Еду я после встречи с Трошевым и думаю: «Муж после моей смерти женится, в дом придёт женщина, она снимет мои занавесочки». И у меня такая злость появилась! Сразу слёзы высохли, решила: «Надо что-то делать. Мне же по­обещали: не умру. Поэтому буду бороться».
Я лечилась в 69-й больнице, бесплатно. Пережила несколь­ко операций. Две большие, по несколько часов. Когда мне начинают говорить, что всё это невозможно перенести из-за бо­ли, так смешно делается. Ты же под наркозом спишь, ничего не ощущаешь. И послеоперацион­ный период тоже не доставляет мучений. Но есть маленькая не­приятность: у тебя рука потом не поднимается из-за того, что убирается лимфатический узел. Кое-кто из женщин жалуется: «У меня много лет назад была ампутация груди, видите, ру­ка висит, понимаете, как меня плохо прооперировали». Я, как правило, отвечаю: «Врач сделал всё хорошо, просто руку нужно разрабатывать, делать специаль­ные упражнения. Это неприят­но, но если тебе лень — будешь инвалидом. Не надо себя жалеть, это мешает выздороветь».
«Меня травят, как крысу!» — думала я»
После химиотерапии, как пра­вило, мутит. У меня есть книжка «Жена моего мужа», написанная на унитазе. Шла третья или чет­вёртая «химия», и чувствовала я себя, мягко говоря, не очень. В нашей квартире в сталинском доме был большой санузел, я там сидела на скамеечке и пи­сала роман. Когда мне делалось плохо, откладывала ручку, поднимала крышку унитаза, потом закрывала и снова садилась на скамеечку писать книгу. Далеко отойти боялась.
Когда проходишь химиотера­пию, устаёшь. «Химия» — это яд, но без неё никак нельзя, она убивает «плохие» клетки, которые после операции с током крови могут разнестись по организму. Химиотерапия — наш шанс на жизнь. Когда люди отказыва­ются от подобного лечения, это такая глупость! Ты теряешь воз­можность выздороветь. Помню, была смешная ситуация. Я про­ходила курс лекарства под назва­нием «циклофосфан». Пошла в цветочный магазин за горшками для растений. Смотрю, около входа огромный мешок с над­писью: «Циклофосфан, яд для борьбы с садовыми грызунами». Подумала: «О-о-о! Меня травят, как крысу, как интересно!»
Из-за химиотерапии меня тошнило просто от вида еды. Всё время. Каждую минуту. Это было гораздо более неприятно, чем потерять волосы. Обыч­но они медленно выпадают. А я проснулась однажды утром и чувствую: как-то холодно голо­ве. Пошла в ванную, смотрю в зеркало: «Кто это?» На секунду показалось: вошел тот, кого я не знаю. И тут понимаю: я лысая. Как же мне на это отреагиро­вать? Ванная открыта, влетает дочка, удивлённо протягивает: «А-а-а…» Входит средний сын Дима, молча смотрит на меня. Я, наконец-то, нашла, что сказать: «Надо, наверное, платочек на­деть и пойти на работу». В этот момент Маша, которой было 11 лет, куда-то уносится. Прибегает через 10 минут с париком, ими тогда торговали рядом с нашим домом в подземном переходе. Натягивает дочка на меня пари­чок и говорит: «Мама, ты красавица!» Сзади стоит Дима: «Мам, ты лучше всех!» А у нас в то время жила собачка, пудель чёрнень­кий.. . Гляжу на себя в зеркало, а на меня оттуда смотрит Черри. Во всяком случае, «причёски» у нас были совершенно одинаковые. Жарко, лето… Поеха­ла на работу. А парик — это же тёплая шапка. В метро духота, парик синтетический, плохого качества, блестящий, ужасный… В какой-то момент понимаю: сейчас в обморок упаду. Сняла я «шевелюру» и сунула в сумку. Люди, которые сидели рядом, оторопели. Думаю, они меня на всю жизнь запомнили.
Волосы выпали нерав­номерно и торчали эдакими кустиками. У нас с мужем был друг Володя Цехновичер, кандидат психологических наук. А жена у него парикмахер. Я её попроси­ла приехать и сделать что-нибудь с моей ужасной головой. А что с ней можно было сделать? Только машинкой побрить. И вот я сижу в ванной, Катька голову подруги в бильярдный шар превратила, и в этот момент открывается дверь, появляется Вовка, который ни о чём не знает. Видит меня лысую, Катьку с машинкой, произносит три слова, которые нельзя напе­чатать в газете, и кричит: «О-о-о, дура-пэтэушница, что ты с ней сделала?!» Эта фраза осталась в на­шем обиходе навсегда. Я подруге иногда в шутку говорю: «Катька, дура-пэтэушница, что ж ты опять ерунду какую-то сделала?»
Когда готовился к печати мой первый роман, выяснилось: нужна фотография для обложки. Полюбуй­тесь на эту мумию. Я здесь вешу 32 или 33 кило, и у меня тёмные волосы. Брюнеткой никогда не была. Эту причёску мне нари­совал художник. Снимок лысой девочки немножко эпатажно размещать на обложке книги…
Видите, сегодня у меня снова грива. Волосы у большинства людей после химиотерапии де­лаются лучше, а кое у кого даже виться начинают. Я всё ждала, когда у меня будут кудри, но нет, не получилось.
И пусть рак подавится!
10 лет я принимала гормо­ны. Из-за терапии начались проблемы с весом. Не могу передать, как мне хотелось есть, нет, жрать! Был период, когда за неделю я прибавляла по килограмму.
До операции весила 45 кг, а тут вдруг весы показали 60. Я поняла: через год станет 72, а потом 82. Надо что-то делать. Я убрала половину еды, вместо двух котлет оставила одну.  Вес упал, то-то радости было! А по­том организм привык к этой ди­ете — и стрелка весов снова нача­ла уходить вправо. Я забыла про сладкое, мучное, жирное, карто­шку, масло, творог. Потом про всё остальное. В итоге у меня ос­тались листик салата и полкабач­ка. Но толстеть-то продолжала! И тогда я пошла на фитнес. Рас­сказала тренеру про свой диагноз и проблемы с весом. Инструктор Максим начал меня гонять, как жучку. И до сих пор гоняет, вот уже более 10 лет. Вес постепенно пошёл на убыль, и теперь я по-прежнему вешу свои 45 кг. Не хочу сказать, что мне было легко, я ходила в кондитерский отдел супермаркета нюхать пирожные. Один раз смотрю на витрину и мечтаю: «Куплю и съем за углом. Никто не увидит». И тут стокилограммовая тётенька подрули­вает к прилавку: «Мне вот этих 10 штук, этих 10». Я на неё по­смотрела и решила: «Нет, не буду есть «картошку». А сейчас мне сладкого уже просто не хочется.
Комплексы по поводу своей внешности? Их не было. Име­лись проблемы, которые надо было решать. Например, нача­лась беда с зубами. А в течение 5 лет мне запретили протезирова­ние — после лучевой терапии бы­ла плохая свёртываемость крови. Стоматолог для меня придумал какие-то штучки на винтах, с по­мощью которых закреплялись искусственные зубы. Прихожу на телевидение на съемки. Перед камерой у меня выпадает передний зуб. Бегу в гримёрку: «Сделайте что-нибудь!» И мне крепят зуб на жвачку. К счастью, через несколько лет врач разрешил поставить коронки.
Волосы, зубы и вес — на са­мом деле ерунда. Это не глав­ное. Главное — понять, что с онкологией можно бороться и вполне комфортно жить. Если тебе сказали «онкология», это не значит, что следующая станция «крематорий».
Признаюсь, я тоже была не­которое время в упадническом настроении из-за болезни. Но ещё тяжелее оказалось всей моей семье: по дому ходило всхлипы­вающее существо, которое не­адекватно реагировало на слова. Сначала «химия», потом гормо­ны не лучшим образом повлияли на мой характер… А потом стало понятно: нельзя превращаться в профессионального больного, иначе рак меня съест. Не нужно стонать: «Почему это со мной случилось?» Надо понять, ДЛЯ ЧЕГО! Более того, моя болезнь — это моя удача! Потому что она — шанс переосмыслить и испра­вить свою жизнь. Я решила жить дальше весёлой и счастливой. Поняла, что нужно бороться с собственными эмоциями, ими можно управлять, как руками и ногами.
Ты избавилась от предателя!
Мне повезло с хирургом. В реанимацию ничего нельзя про­носить — из соображений сте­рильности. Там обычно лежат 3-4 дня, максимум — неделю. А я в этом блоке поселилась. По­скольку планировалось несколь­ко операций и шли они одна за другой, больную Донцову реши­ли из этой палаты вообще не вывозить, я была такой красавицей: вся в трубках. Реанимация ведь не делится на мужскую и жен­скую… Мне не повезло: около меня лежали мужики, которые бесконечно ныли. Открывали с утра свои глазки и стонали: «Мы умрём. У нас болит там, у нас бо­лит здесь». Они так мне надоели! Я на них косилась, косилась, а потом говорю: «Парни, вы ум­рёте точно. Я сто пудов знаю, так и будет, потому что вы уже сдались. А я на тот свет не соби­раюсь». Целыми днями мечтала: вот бы убрали от меня этих ужас­ных нытиков. Надо было как-то отвлекаться… Я пожаловалась Игорю Анатольевичу, своему хирургу. А тот сказал моему му­жу: «Вашей жене сейчас не очень комфортно. Может, придумаете что-нибудь?» Александр Ивано­вич пришёл домой, выхватил с полки первую попавшуюся дет­скую книжку, чтобы она пос­лужила мне «письменным сто­лом», взял пачку бумаги, ручку и принёс всё это в реанимацию со словами: «Ты же всю жизнь мечтала написать книгу».
Сижу и думаю: а как люди пи­шут книги? Наверное, начинают с первой фразы… Рука сама на­царапала: «Я много раз выходила замуж». И понеслось, просто не могла остановиться. Из больни­цы вышла с тремя рукописями.
А  насчёт тех  нытиков…  Недав­но общалась с крупным онкологом — мы обсуждали благотвори­тельную программу. Я спросила: «Почему одни люди умирают от рака, а другие вылечиваются?» Он вскипел и показал на длин­ный коридор в своей больнице: «Да у меня в отделении лежит много людей, которые умирают потому, что они уверены , что умрут».
А муж мой, доктор психоло­гических наук, профессор и академик, говорит так: «Если бы в нашем обществе считалось стыдным (как стыдно, например, пойти голым по улице) умирать раньше, чем в 150 лет, то все мы и жили бы больше 150!» Всё — внутри нашей головы.
Я сейчас ношу протез вместо груди. Да, можно сделать силиконовые имплантаты, но я принципиально отказалась от этой идеи. Моему организму уже достаточно хирургических вмешательств. Вообще не могу понять ажиотажа вокруг жен­ского бюста! Почему он обяза­тельно должен быть огромным? Ко  мне  часто  подходят  женщи­ны: «Мне ампутировали грудь, и после операции муж меня бросил, я теперь некрасивая, он не мог со мной в одной кровати спать, сбежал». Я всегда отвечаю: «Радуйся, ты избавилась от пре­дателя, будет ещё в твоей жизни новая любовь».
Как реагировал на моё новое тело муж? Во-первых, Александр Иванович — профессиональный психолог, во-вторых, он меня очень любит. Для нас никакого значения отсутствие или при­сутствие бюста не имеет, глав­ное, что я осталась жива.
«Целителей» надо гнать взашей!
Всегда говорю: люди, учи­тесь, пожалуйста, на моей глупости! Обратись я к врачу раньше, выяви онкологию на начальной стадии, многих не­приятных ощущений можно было бы избежать. Посещать врачей нужно хотя бы раз в год. Первая стадия рака груди вылечивается в 98,5% случаев — это больше, чем при гриппе. Только не надо ходить к экстрасен­сам, бабкам, хилерам. Сколько раз я слышала: пейте керосин — очень помогает от рака. Или ешьте куриные тухлые яйца, за­рытые под кустом. Я вам не бу­ду рассказывать все «секретные методы», которыми «лечат» онкологи-проходимцы. Таких «лекарей», на мой взгляд, надо сурово наказывать, ведь они, в сущности, убийцы. Однажды я, человек совершенно неагрессивный, побила на записи од­ного известного телешоу подоб­ного «целителя». Этот мужчина стал говорить, что «химия» нас тра­вит и убивает, а надо всего лишь поправить ауру, будем лечиться наложением рук. И начал ма­хать своими руками… Во тут-то я его микрофоном по макушке и стукнула!
Я очень не люблю повторятьслова: «Посмотрите на меня», но сейчас они уместны. Я — та­кая же, как миллионы женщин нашей страны, у меня с вами одинаковые печали и радости. И как анатомический организм я похожа на остальных, мои печень, лёгкие, почки и сердце работают, как у других людей. Я такая же, как вы, — и морально, и физически. Посмотрите на меня, возьмите с меня пример. Если мне, такой похожей на вас, уда­лось вылечиться от онкологии, что мешает вам победить рак? Никогда не сдавайтесь!
«АиФ»

Встанице
Бонусы онлайн казино - узнайте больше про фриспины, приветственные бонусы и акции на сайте нашего партнёра!