У нас правда часто бывает однобокой. Или так, или этак. Истина, как ископаемое. Вот война. В советское время о Красной Армии писали исключительно, что она несокрушимая. «От» и «до» — сплошной героизм. А фашисты? Они жалкие, тупые и трусоватые. Волей- неволей появлялся вопрос: «А как же это они до Москвы дошли?..».
В постсоветское время – другая крайность. И примером тому корифей отечественной литературы Даниил Гранин с романом «Мой лейтенант». Там всё наоборот: наше бегство от врага, нехорошие командиры, пьянка, голодуха, окопные ужасы. Читаешь и ловишь себя на мысли: «Стоп! А кто же остановил немцев под Москвой, а потом и разгромил?..».
Гранина и его роман я вспомнил не случайно, а в связи… На днях в маленьком хуторке Коржевском разыскал ровесника писателя. 90-летний, тяжело опирающийся на костыль Николай Спиридонович Стрелюк сохранил достаточно ясную память, подробно рассказывал о своих фронтовых дорогах. Каюсь. Я исподволь пытался свернуть на неудобную правду, о которой писал Гранин, но ничего такого, что было бы созвучно с «лейтенантом» так и не услышал. Если кто-то подумает, что Николай Спиридонович чего-то опасался, помалкивал, памятуя о какой-то личной выгоде, то ошибается. Солдату 90 лет, он говорит очень спокойно: «Уже пора… Пора уходить».
Большие блага ему не нужны. Самое главное благо – это дочь Вера с зятем Славой. Они его доглядывают. Солдат в тепле, ухожен, сыт. Со Славой старик иной раз в шутку пикируется: «У меня орден Отечественной войны!..» Афганец-Слава в долгу не остаётся: «А у меня орден Красной Звезды!..» — «А я прапорщик в отставке, — подключается к шутливой перебранке дочка Николая Спиридоновича Вера. – Кашей вас кормлю…».
Бывает, что Николай Спиридонович кроет последним аргументом: «У меня даже фамилия военная — Стрелюк» — «Ха! – отзывается дочка. — А я по мужу Окопная».
Сегодня мы предлагаем читателям правду о войне от Николая Спиридоновича Стрелюка.
В пути
Очередная колонна новобранцев выдвинулась из станицы Славянской на Ростов. Какие машины, какие поезда!.. Пёхом. Командиры сказали, что переходы они будут совершать под покровом ночи. Днём можно стать пушечным мясом авиации.
— Шли молча, — вспоминает Николай Спиридонович. — С тяжёлым сердцем. Впереди — или жизнь, или смерть. Стёршиеся ноги лечили предутренней росой. Загадка: лечит, как зелёнка, а цвета не имеет. Ночевать старались поближе к населённым пунктам.
Говорят, что половина войны прошла в панике и неразберихе. А Стрелюк толкует о другом. Впереди колоны следовала специальная группа, в задачу которой входила забота о пропитании. Квартирьеры приходили в станицы, в хутора, объясняли ситуацию, так и так, скоро здесь будут новобранцы, и их надо чем-то кормить. В общий котёл несли, что у кого было. Кто-то курицу рубил, кто сальца шматок отрезал или посылал картошки: надо кормить, защитники идут.
Комбат батяня
Николай Стрелюк попал в Грозненское военно-пехотное училище. Но доучиться не дали: немец рвался к Сталинграду.
— Сдерживать врага стоило большого труда. Взрывы снарядов, мин, авиабомб сливались в сплошной гул. А ещё психические атаки. Немецкие лётчики помимо бомб сбрасывали дырявые бочки, — рассказал Николай Спиридонович. — Их свист во время падения вынимал душу. Что-то дьявольское было в этом сверлящем звуке. Случалось, что летели куски рельсов. Тупой звук приземления тяжёлого металла тоже действовал на нервы. Всем было понятно, что от осколка вероятность погибнуть более велика, но всё равно — рельсы наводили ужас. А вдруг по голове. Или по хребту!
Командиры делили с солдатами все тяготы. Куда-то спрятаться, зарыться было просто нереально. Поэтому курсантов (а их было много!) комбат называл сынками. «Потерпим, сынки!.. Потерпим».
И они терпели. До последнего.
Разрыв мины раскроил Стрелюку голову. А ещё оторвал левую руку. Так Николаю тогда казалось. На самом деле, всё было не так уж и плачевно. Побитая осколками рука всё же была при нём. Да и голова была на месте. Просто – контузия, просто кровь из ушей.
Полностью очнулся он в госпитале, в городе, который защищал. Стон, кровь. Гниющие раны. Бинты новые, бинты стиранные, повторные. Санитарки, надорванные тяжестью переносимых тел. Потом разговоры. Немцы сбросили на Сталинград листовки. В них — обращение к мирным жителям, мол, будем бомбить город уже по-серьёзному. Уходите.
Что это – милосердие? Человеческий проблеск? Или пропагандистский ход. «Что, совки! Бросили вас вожди на произвол!..»
Жители поверили. Во всяком случае, многие отступили к окраинам. А то и вовсе зацепились в пригороде, стали рыть землянки.
А вот о раненых не забыли. С началом массированных бомбардировок пытались прятать в подвалы. Потом что-то где-то решилось, и людей на самоходных баржах переправили на тот берег. Повезли в Самару. Потом дальше, ещё дальше. В белый свет, в Алма-Ату.
Родина-мать
Спрашиваю Николая Спиридоновича: «Почему мы выиграли войну? Ведь военная машина вермахта была в идеальном состоянии, с первого захода перемалывала целые страны. Польшу за две недели проглотила». И вот что прозвучало в ответ:
— Потому что поднялись все народы. Родина-мать звала. Никто в Алма-Ате не сказал: «Война — у вас, у нас тихо». Нашей землёй был весь СССР.
…Казашки оказались очень сердобольными. Городские, а часто и сельские женщины, приходили проведать раненых, чем-то угостить. Тащили с собой голосистую детвору. Стесняясь, дети жались в кучку и пели лучшие казахские песни русским, украинцам, белорусам, грузинам, узбекам. В общем – советским воинам, защитникам родного Отечества. Временно вышедших из строя солдат брали на выходные домой, в семьи. Кормили — самым вкусным, дарили вышивки, заварные чайнички.
— Господи! Что с нами стало! – отчаянно крутит головой старый солдат и показывает на телевизор.
Там новости из Украины, как сводки боевых действий. Там люди кричат: «Фашизм не пройдёт!..». Неужели гидра возрождается? А как же пролитая кровь? Миллионы жертв!..
…Как ни старались врачи, руку Николаю Спиридоновичу поправить не удалось. Она отказывалась служить. Вернувшись в Коржевский, Н.С.Стрелюк не стал заливать глаза слезами и водкой. Закончил педучилище, потом Московский институт иностранных языков. Несмотря на досаждавшие головные боли, проработал в школе до самой пенсии. Он не сломался, когда грудничком умерла дочь и когда по нелепой случайности погиб сын. Парень принял смерть перед самой свадьбой. И уход из жизни жены пережил, потому что он не как-нибудь, он — солдат. А настоящий солдат вчерашним не бывает.
