Наш земляк Николай Проненко писал о неразберихе, несправедливости, героизме и страхах того времени
Старонижестеблиевец Николай Проненко почти три месяца был задействован на ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. Он умер в 2005 году, но написанные им собственноручно воспоминания сохранились в журналистском архиве. К 35-летию со дня катастрофы публикуем его подробный рассказ о событиях того времени.
Из резерва по призыву
На ликвидацию последствий аварии меня призвали в сентябре 1986 года. Мы проходили медицинскую комиссию в районной поликлинике. Осматривали нас в спешке, всех признали годными. После собрали у здания райвоенкомата. Заместитель райвоенкома спросил: «Кто ранее был судим?» Этих людей отправили домой. А остальным вручили повестки на 6 сентября.
В назначенный день, к 7:00 утра, все пришли к военкомату. Нас провожали жены, дети, родственники и просто друзья. В 9:00 подали автобус, и мы отправились в Краснодар. Прибыли на пересылочный пункт. Там уже было много нашего брата. Нас разбили на две группы. Одна, в которой оказался и я, должна была отправляться в Днепродзержинск, другая — в ленинградском направлении. Те, кто ехал туда, очень радовались (о них будет еще разговор). Оставшихся посадили во второй половине дня в автобусы и в сопровождении милиции повезли на железнодорожный вокзал Краснодар-1. Высадили на привокзальной площади, и автобусы укатили. Вдруг появилась на автомашинах милиция, и нас стали брать в кольцо.
Множество людей, и не только краснодарцев, наблюдали эту картину. В нашей группе было немало жителей города. Они стояли со своими женами и детьми. Мы стали возмущаться…
Ко мне (так как я поднял этот шум) подошел генерал, а с ним и все военкомы. Спросил мою фамилию. Я представился: «Проненко Николай Семенович, призван Красноармейским райвоенкоматом». А затем продолжил: «Я совершенно трезв (были и выпившие ребята) и возмущен всем этим. Вы бы, товарищ генерал, лучше духовой оркестр заказали. Нас ведь провожают в Чернобыль, а не в тюрьму. Сколько детей смотрят, как их отцов окружили милицией. Что они подумают о нас?».
Потом все заняли свои места в вагонах. Их прицепили к скорому поезду «Адлер-Киев», и мы двинулись выполнять свой долг. Когда я вышел в тамбур и закурил, вагон плавно прошел мимо генерала и его сопровождающих. Все взяли под козырек. Они, конечно, знали, куда нас отправляли…
С оркестром в зону смерти
Седьмого сентября 1986 года, в 11:00, мы прибыли на Днепродзержинский вокзал. Здесь уже поджидал транспорт, которым нас доставили в войсковую часть. Там, после бани, переодели и распределили по ротам. Это было в воскресенье. Потом покормили (замечу, что питание было очень скудным) и пригласили в летний клуб. Выступил подполковник Арнаут, рассказал о Чернобыле (он находился там уже два месяца на должности командира части).
В понедельник почти все вновь прибывшие вышли на работу в Днепродзержинске. Распорядок был армейский. Нам, 35-40-летним мужикам, приходилось утром делать физзарядку и ходить строевым шагом. Вспомнилась армейская служба… По прошествии трех дней нас построили на плацу и зачитали список людей, которые на следующий день, т. е. 10 сентября, поедут в Чернобыль — на работу по ликвидации аварии. В одной группе из 30 человек были только краснодарцы, в другой — парни из Грузии. Следом за нами в Днепродзержинск прибыли ребята из Армении. Но они тут же окружили санчасть и в казармы не пошли…
Перед отправкой в зону ЧАЭС, рано утром, всех построили на плацу. Под духовой оркестр посадили в автобусы, и мы отправились в путь. Когда въехали в Киев, сразу поняли, какая нас ожидает опасность. Об этом красноречиво свидетельствовали многочисленные указатели на Чернобыль.
Последствия взрыва
После Киева мы попали в какую-то сказку. Вокруг стоял прекрасный лес. Но его красоту портили трафареты: «В лес ходить запрещено», «Дрова рубить запрещено», «На обочину съезжать опасно» и т. д. Мы проезжали села, города, и везде было видно, какая страшная трагедия произошла: колодцы обмотаны целлофановой пленкой, окна закрыты…
Почти всех нас определили в первую роту — миксеристов. 11 сентября мы ознакомились с техникой и тут же приступили к работе — начали возить жидкий бетон по маршруту «Пункт перегрузки — ЧАЭС».
От самого Чернобыля до АЭС был хвойный лес, темно-зеленый, как на картине. А у поворота — возле указателя «ЧАЭС им. В.И.Ленина» — полоса метров около двухсот коричневого леса. Это, как нам объяснили, результат выброса радиационного йода.
И вот мы — я, Виктор Митин, Александр Тишанских, Геннадий Борисов, Валерий Слепченко, Виктор Морозов, Алексей Шкваро, Александр Вальтер, Василий Марченко, Олег Сыроватский, Анатолий Пронин, Владимир Филонов, Николай Кононов, Владимир Яценко, Владимир Данильченко, Николай Лукьяненко — приступили к работе. Нас разбили по экипажам. По три человека на КамАЗ СБ-92 «Миксер». Всем выдали карандаши — индивидуальные дозиметры, накопители и мы стали возить жидкий бетон на четвертый энергоблок — к самому чреву разбушевавшейся атомной стихии…
Вблизи реактора
«…приходилось стоять у стен реактора по 10-15 минут, пока не выгрузят бетон.
В каждом районе четвертого энергоблока стояла будочка, где сидел оператор, и где должны были находиться и мы при выгрузке бетона. Но будочка была настолько маленькой, что только два худых человека там могли поместиться, тесно прижавшись друг к другу. А, например, такому, как я, и одному было мало места. Вот и приходилось стоять у стен реактора по 10-15 минут, пока не выгрузят бетон.
График у нас был — три смены по восемь часов, вместо положенных четырех смен по шесть часов. Работали с нами и гражданские ребята из Куйбышева. Но они сделают 3-4 рейса — и все, а мы по 10-13 за смену. Это потому, что, во-первых, мы были солдатами, а второе — наверное, дурнее нас, кубанцев, никого не было. Видимо, натура такая: раз надо, значит надо. Да и работали на износ, потому что знали: чем быстрее наденем «смирительную рубашку» на эту чуму, тем будет лучше для всех.
Напряжение чувствовалось в воздухе, хотя опасности, конечно, заметно не было. Радиация — смерть невидимая… Но самое страшное, как нам поясняли — это пыль. Поэтому днем и ночью поливали водой трассу, а мыльной пеной — обочины.
Последние для нас были равносильны смерти. Почему? Дело в том, что дорога была очень узкой. Две машины расходились впритирку друг к другу. И если ты на скорости «схватишь» обочину, то КамАЗ переворачивается, как спичечный коробок.
После каждой смены идем в баню. При входе сидит дозиметрист, проверяет прибором одежду и обувь. Снимаем с себя все, а на выходе уже одеваемся во все новое. Старая же спецовка в полиэтиленовых мешках вывозилась на территорию ЧАЭС. Там этого добра — горы.
Радиация догнала тихо
Как-то меня послали с бетоном в Припять, залить площадку. Я загрузился и поехал. Сам город был обнесен колючей проволокой. Было ясно, что он брошен людьми. Прибыл в указанное место, разгрузился, отправился обратно и вдруг почувствовал: что-то неладное со мной творится. Начала болеть до тошноты голова, глаза, покалывало сердце. Понял, что получил большую дозу, как у нас выражались, «хватил лишку».
Я включил аварийные огни и поехал в пункт перегрузки. Встречные машины останавливались, давая мне дорогу. Товарищи поняли, что со мной творится неладное. По прибытии в пункт перегрузки с помощью ребят добрался до дозиметристов. Какую дозу я получил, неизвестно…
Меня посадили в автобус и доставили в санчасть. Оттуда на скорой повезли в поликлинику. Там взяли анализ крови и тут же дали направление в Киев — в госпиталь. Покатался я по Киеву в сопровождении старшего лейтенанта-медика, он набрал водки, и мы вернулись в свою часть. В госпиталь так и не попал. На другой день (хоть и положено было двое суток отдыха) я поехал с ребятами в пункт перегрузки, чтобы забрать свой карандаш (индивидуальный дозиметр). Почему-то мне выдали совершенно другой, под другим номером, и сказали, что у меня всего 0,50 рентген, и следует приступать к работе. Я сел на свой «Миксер» и поехал в зону смерти (так называли ЧАЭС). Доказывать что-либо было бесполезно. Мне прямо сказали, что форму на меня надели не зря, и приказ надо выполнять, иначе мною займется особый отдел.
А душа просила песни
Я был заместителем комвзвода и агитатором. И вот представьте себе такое. Едем мы со смены. Ребята приуныли, и вдруг кто-то кричит: «Водитель, останови автобус». Тот останавливается. «Пойду грибов соберу и отправлю теще родной». Конечно, после этого у всех поднимается настроение. Валера Слепченко обычно начинал петь что-нибудь кубанское, я подхватывал. И вот уже над чернобыльским лесом льется: «Роспрягайтэ, хлопци, конэй» или «Кубанские синие ночи», или еще какая-нибудь песня. А дальше, хором — все сидящие в автобусе — и грузины, и кубанцы, и казахи, и узбеки, и киргизы. Порой казалось, что съехались люди со всего мира закрыть собой чернобыльскую трагедию.
Слухи не подтвердились
Я отработал месяц в зоне аварии. Меня и Володю Яценко вывели из нее первыми. Тут же мне присвоили звание младшего сержанта и поставили в бессменный суточный наряд дежурным по 1-й роте, а Володю — по 4-й. Следом за нами из опасной зоны стали выводить и остальных наших ребят, но все продолжали работу в Чернобыле. Кто диспетчером, кто завскладом, кто водителем. В этом заслуга Вити Морозова. Мы с Володей давали ему данные о тех, кого выводят из зоны, а он уже подыскивал им работу.
Нам на замену прибыли наши товарищи Николай Таранчев и Виктор Греков. Когда они меня увидели, начали обнимать. «В Днепродзержинске прошел слух, — говорили они, — что ты умер при работе на ЧАЭС». Мы их поместили в нашу роту. Витя Греков сел на мой «Миксер», а Коля Таранчев — на автобус.
Только цифры
204 жителя нашего района участвовали в ликвидации чернобыльской аварии.
Билет в один конец
Во втором районе четвертого энергоблока из окон торчали концы арматуры и всякой всячины. Они мешали ставить сооружение, их надо было срочно обрезать. Построили полк и начали вызывать газоэлектросварщиков. Список зачитали, но оказалось недостаточное количество людей. Вот тогда и стали вызывать добровольцев, обещая им крупную сумму денег и отправку домой на следующее утро.
Добровольцы работали всего 30 минут (они сами нам потом говорили). Получили по три тысячи рублей наличными, а дозу им поставили всего по 2,5 рентгена.
Утром мы, увидев их лица, поняли, что парни обречены. Им вручили деньги, грамоты, сыграли «Славянку», погрузили в автобус и увезли. Все знали, что эти добровольцы — не жильцы на белом свете. И так тоскливо стало на сердце, что хоть криком кричи. Вскоре и наших ребят мы проводили. В Чернобыле остались я, Валера Слепченко, Коля Таранчев, Витя Греков и Витя Морозов. Через два дня я был отправлен в Днепродзержинск. 26 ноября 1986 года, в три часа ночи, я вернулся домой…
Справка
Николай Семенович Проненко, 1949 года рождения, житель станицы Старонижестеблиевской, был председателем районной организации «Союз Чернобыль». Он сделал очень многое для своих товарищей-ликвидаторов по их социальной реабилитации. Под его руководством Красноармейская районная организация чернобыльцев стала одной из лучших в Краснодарском крае. Умер 5 мая 2005 года от последствий радиационного облучения. Похоронен в станице Старонижестеблиевской.
Воспоминания сохранил и подготовил для публикации Александр Косенко.
Полный список участников ликвидации последствий аварии на ЧАЭС от нашего района можно посмотреть здесь.
